4. Инфекционная больница / Музыкальная школа

На улице Короля лице находится одно из немногих аутентичных зданий бывшего Минского гетто. Сейчас там действует детская музыкальная школа, а в 70-х годах прошлого столетия размещался райком партии. В период существования Минского гетто это здание использовали не только как больницу, но и как базу для подпольной борьбы против немецких оккупантов. Мемориальная доска рассказывает о значимости этого места.

Организованное сопротивление в Минске началось уже в августе 1941 года, когда прошла первая встреча членов подполья. Участники встречи были единодушны в том, что единственный способ выжить — бежать и начать борьбу с врагом. Тем не менее, было очевидно, что потребуется помощь нееврейского населения, и движение сопротивления стало налаживать необходимые контакты за пределами гетто.

Участники сопротивления собирали оружие, медикаменты, теплую одежду. Цель организованного движения сопротивления заключалась в том, чтобы выйти за рамки самосохранения и перейти к военному противодействию, что включало организацию побега узников гетто для присоединения к партизанам.

Рита Каждан, бывшая узница Минского гетто, выжившая благодаря присоединению к движению сопротивления и воевавшая в составе партизанского отряда, вспоминает: «Один военнопленный, работавший на заводе «Даймлер-Бенц», сделал в моем котелке двойное дно: туда я складывала патроны, украденные со склада боеприпасов. Я передавала их парню по имени Юзик. Я знала, что он был связан с партизанским отрядом имени Суворова; он обещал взять нас с братом к партизанам. Летом 1943 года Юзик пропал. Мне было его очень жаль; с его исчезновением разрушились и мои надежды. Тогда мы стали усиленно готовиться к уходу в партизаны. Мой брат выбрался из города и, пройдя 18 километров на восток, полных опасностей, пришел в деревню, где до войны мы снимали дачу. Местные жители подтвердили, что партизаны были рядом, но каждую ночь в деревню приходили немцы и проводили обыск: они обыскивали каждый дом, каждый закоулок каждого погреба и чердака. Вылазка моего брата закончилась безрезультатно, и он вернулся в гетто. Однако эти препятствия лишь усиливали наше желание уйти в партизаны».

В партизаны ушли и Майя Крапина с братом:

«43-й год … мамы нету, дедушки нету, бабушки нету, мы остались одни: брат, я и старшая сестра. Старшая сестра, ее взяли и сдали в детский дом. Кто ее сдавал, я так и не знаю […]. А я осталась вдвоем с братом. Брат, значит, выводил людей и когда он ушел с группой, он оставил меня на женщину, которая жила в нашем доме. Сказал: «Я скоро вернусь, — он ей сказал, — ты присмотри за Майей, я потом вас тоже отведу в партизаны».

Ну, она за мной смотрела, как могла, потом в один из дней она не вернулась […]. Фашисты уже уничтожали даже рабочие бригады […]. Я осталась совершенно одна, я уже была вся опухшая, ноги, руки. На голове были вши, как шапка была у меня на голове, и я уже лежала и говорила: «Скорей бы мне умереть, чем так мучиться». И, короче говоря, вдруг приходит брат, возвращается, заходит через проволоку со стороны вокзала и на кладбище еврейском его встречают молодые ребята. «Ты откуда?» Он говорит: «А что, гетто уже не существует?» Они говорят: «Нет, еще существует».

В общем, они узнали, что он пришел с партизан. Его сразу поместили в больницу в еврейскую и сказали, что, мол: «Вот мы сейчас собираем группу, ты отведешь эту группу в партизаны; лекарства, оружие и группу людей, вот. А мы за твоей сестрой посмотрим». […] 21 октября 1943-го года […] я вышла из дому и увидела, что около ворот очень много машин, мотоциклистов, немецкие колонны, полицаев много; я сразу догадалась, что это погром. Я подбежала к окну и стала кричать: «Ёська! Погром будет!» И он по водосточной трубе со второго этажа спустился, и мы с ним побежали. Вошли в один дом, во второй, в третий дом, все «малины» были переполнены. И слава Богу, что мы не пропали с ним в «малину». Он, мы побежали к еврейскому кладбищу и он говорит: «Давай, что будет». Он — я идти не могла, — он взял меня на плечи и мы с ним к концу проволоки, посмотрели — никого у проволоки не было, потому что все силы были собраны уже на уничтожение гетто. И мы с ним подлезли под  проволоку, содрали с себя эти желтые латы; конечно, были оборванные, грязные… И за нами побежало человек 15 ребят, мальчики в основном».

Елена Драпкина, бывшая узница гетто, воевавшая в партизанах, рассказывает о рисках, с которыми сталкивались те, кто участвовал в движении сопротивления:

«Я хотела бы немного рассказать о моей подруге Маше Брускиной. Мы подружились с ней до войны, когда занимались в драмкружке. Во время немецкой оккупации Маша устроилась на работу в госпиталь, расположенный за пределами гетто. Немцы не допускали евреев к работе там. Маша осветлила волосы, и устроилась туда на работу. Когда раненые выздоравливали, их обычно направляли в Германию на принудительные работы. Чтобы их спасти, Маша где-то добывала гражданскую одежду и помогала им выйти на партизан. Но это не могло длиться вечно: кто-то донес немцам на Машу. Немцы провели показательную экзекуцию, и повесили Машу на одной из площадей Минска. Ее тело долго не снимали с виселицы. Когда об этом узнала Машина мама (она была с нами в гетто), она сошла с ума».